Снег… Собственно, а что такое снег? Для меня это нечто иное, таинственное и пугающее. Снег… Что он таит в себе? Что скрывает? Почему снег такой искрящийся и холодный? Почему он такой пугающий? Почему? Почему он такой одинокий? А одинок ли он, снег? Боже, да, наверное, это звучит странно, но со снегом, с этими красиво падающими снежинками у меня ассоциируется одиночество. Холодное, до мозга костей, одиночество.
Я боюсь снега. Сильно. Как только гляну в окно, увижу это белоснежное покрывало, так сразу же бросает в дрожь. С выпадением первого снега и до его исчезновения я обучаюсь на дому. Хожу к психологу, но он мне толком ничем не помогает. Лишь говорит, что это травма детства, что надо бороться, что нельзя всю жизнь бояться снега, ведь так я погублю своё «великое» будущее. Хах, от слова «великое» хочется смеяться. Даже если страх покинет меня, и я стану нормальным человеком, что великого такого я смогу сделать?
Психолог лишь пытается меня подбодрить. Пытается сдвинуть меня с мертвой точки, но ничего не выходит. Говорит, что я не хочу помочь ему разобраться с моей проблемой, что я скован, заперт, не вытаскиваю в наружу хоть какие-то детали моей проблемы. Что я говорю одно и то же, отвечаю на вопросы все так же. Но, собственно, а что нового я могу рассказать? В принципе, ничего. Все такая же травма детства, теперь вытекающая как страх снега — кионофобия. Тоже мне название, едва ли выговорить можно. Придумают же.
Я вздыхаю, продолжая глядеть в окно. Меня пробирает дрожь, страх охватывает тело, кажется, что я вот-вот начну задыхаться и биться в истерике; я едва овладеваю собой, чтобы не уронить чашку в руке, ведь руки жутко трясутся. Я сглатываю. Да, за окном снег. Рождество, а я не чувствую признаков праздника. У меня его никогда не было. С того злосчастного дня, сколько я себя помню, мы перестали отмечать этот праздник, как только выяснилась моя чертова болезнь. В то время, когда все веселятся, бегают, прыгают и скачут под волшебно падающими снежинками, я смотрю телевизор, попивая горячее какао. Мне всегда казалось, что меня все это устраивает, но теперь я ощущаю жгучее чувство тоски, которое безжалостно оставляет на моем сердце ожоги.
Бабушка отчаялась, похолодела и заперла меня в четырех стенах дома, чтобы я вовсе не сошел с ума от своей боязни. Но теперь, благодаря моему упорству, я посещаю академию. Познакомился с новыми людьми. Наверное, поэтому теперь меня пожирает грусть, ведь в этот чарующий праздник мои друзья будут веселиться без меня. Было трудно отказывать им, таким веселым и радостным, когда они меня звали гулять в Рождество. Я долго искал причину, потому что не хочу, чтобы они знали о моем страхе. Знали о моей слабости. Я не хочу, чтобы они видели такую мою сторону. Видели трусливого маленького лисенка, который, сжавшись в комочек, боится снега. Я противен сам себе.
Я нервно вздыхаю и сажусь на диван. Стараюсь перевести дух, успокоиться. Все ведь в порядке. С этим страхом можно ведь жить, верно? Будет у меня прекрасное будущее, жена, которая примет мой этот большущий минус, дети, которые будут украшать мой миленький сломанный мир. Все будет прекрасно, я уверен. Не стоит из-за этой странной боязни губить свое будущее уже сейчас, лишь от одной мрачной мысли. Надо всегда верить в лучшее.
— Наруто, к тебе пришли.
Слышится голос Шизуне. Я удивленно на неё смотрю, чешу затылок и вздыхаю. Ну и кому там не празднуется? Я спускаюсь вниз и вижу взволнованную Хинату, которая явно старается скрыть свое беспокойство. Улыбка самопроизвольно появляется у меня на лице, наверное, из-за забавно выглядящей однокурсницы.
— Привет, ты что-то хотела?
— А? Эм… А, ну, э-э, хах, да, — мямлит Хината, заламывая пальцы. Её щеки и так красные от мороза, но я уверен, что едва заметный румянец придаёт её щекам ещё больший алый окрас. — Я…
— Ты никуда не спешишь? До Рождества ещё время есть, так ведь? Пойдем в комнату? — она так удивленно уставилась на меня, что кажется, она забыла как дышать. Честно, странное у неё поведение в моем присутствии. Но кто из нас не странен, верно?
Мы поднялись ко мне в комнату. Хьюга смущенно сидит на диване, разглядывая мое скромное помещение. Никто из нас, кажется, не собирается нарушить воцарившуюся тишину. Может, это и к лучшему. Меня лишь одно присутствие Хинаты уже радует.
— Б-большая у тебя комната, — восхищенно произносит Хината, после вздохнув. — Прости, наверное, я лезу не в свое дело, но, — кажется, она собирается с духом, приводит мысли в порядок. Я внимательно на неё смотрю, ожидая продолжения, — все-таки почему ты не можешь пойти с нами на Рождество? Судя по всему, ты никуда не уезжаешь, как ты нам сказал.
Она внимательно смотрит на меня, а я не могу произнести и слова. Я мечусь от «рассказать» до «прогнать» и не знаю, какой из вариантов будет лучше. Один лишь только взгляд на Хинату — и мне хочется рассказать ей все то, что меня гнетет. Наверное, я устал держать все это в себе. Ни бабуле Цунаде, ни Шизуне я не могу рассказать, чувствую, что они меня вовсе не поймут, особенно бабушка — вечно холодная, как лед, и закрытая.
Но разве я не пообещал себе, что никому не расскажу о своем дурацком страхе? Чёрт…
Я рад. Почему же я рад, что хоть кто-то из моих друзей пришел ко мне? Почему же мне хочется обнять Хинату и просто заплакать, как маленький ребенок?
— Я просто волнуюсь за тебя. Когда мы тебя звали, твои глаза не были наполнены печалью, они были пустыми, — черт, пожалуйста, Хината, не смотри на меня таким обеспокоенным взглядом!
В горле образуется ком, слова не поддаются и весело разбегаются, показывая мне язык. Ненавижу себя. Ненавижу! За такую свою слабость. За такой свой страх! Ненавижу себя! Я просто жалок!
Я сильно сжимаю руки в кулаки и нервно вздыхаю.
— Мама… — похоже, неожиданно для Хинаты произношу я, как только подошел к столу и взял рамку с фотографией. — У вас с ней одинаковые улыбки, — уголки моих губ слегка приподнимаются. — А глазами ты напоминаешь мне отца. У него такие же добрые и лучезарные, — грустно говорю я. Готов поклясться, что вот-вот побегут слезы. Все так же держа в руках рамку, я подхожу к окну, со страхом глядя на белоснежную улицу, на танцующие в воздухе вальс снежинки. Я решился, что расскажу. Может, тогда мне станет хоть каплю легче? — Они пропали, когда мне было десять. В тот день выпал первый снег.
Я чувствую, как Хьюга пристально смотрит на меня, будто не дыша. Чувствую, как она хочет что-то сказать, но не может и просто ждёт, когда я продолжу и уже закончу свой нелегкий рассказ. Я все продолжаю молча глядеть в окно, хотя так хочется отвернуться и убежать, спрятаться в углу, сжавшись в комочек, и дрожать от страха. Мне так страшно, тело трясет, и дышать трудно. Задыхаюсь, но все продолжаю глядеть в окно, на снег, на мирно падающие снежинки.
Чертов мазохист.
Я прислоняю руку к стеклу окна и сжимаю в кулак, а после жмурю сильно глаза: я больше не в силах сдерживать себя, я больше не в силах бороться со своей чертовой фобией.
— Наруто-кун, — вдруг раздается голос Хинаты. Неожиданно она берёт меня за руку, и я машинально поворачиваюсь, глядя ей в глаза. В её лавандовых глазах нет той самой противной жалости, — не мучай себя, — она обнимает меня, сильно и крепко. Кажется, я начинаю успокаиваться.
— Я не хотел, чтобы вы видели такую мою сторону… Хината, думаю, тебе пора.
Хината улыбается и резко хватает меня за руку, уводя из комнаты. Я чувствую, что уголки её губ до сих пор подняты, а сама девушка так и сияет. Не к добру это, ой как не к добру — вот прямо чувствую всеми фибрами своей души. Хьюга тянет меня к входной двери. Даже находясь далеко от нее, я уже отсюда чувствую пробирающий холод, от чего я нервно сглатываю. И как только мы подходим к двери, я резко вырываю руку и мысленно готовлюсь бежать прочь. Хината обувается и выбегает на улицу, попутно накидывая на себя куртку. Она весело кружится, а мне что остается, так это глядеть на нее, не моргая и будто не дыша.
— Смотри, разве я исчезла? Разве снег мне делает больно? — она перестает кружиться и внимательно смотрит на меня. — Ты не поможешь себе, если так и будешь только глядеть в окно. Ты должен встретиться со своим страхом лицом к лицу. Ну же, выйди, дойди до меня.
Я чувствую, как этот чертов страх сковывает мое дыхание, сжимает легкие, будто ломает ребра. Кажется, ноги становятся ватными, и я вот уже готов держаться за голову и кричать в страхе. Бедный маленький трусливый лисенок, только может трястись в уголке и плакать.
Хватит. Наруто, соберись. Ты должен подойти к ней, к Хинате. Ведь ты хочешь это сделать, верно? Сглатываю и медленными шагами иду к куртке. В голове лишь одна мысль — бежать, далеко, подальше от снега, чтобы не видеть его, не чувствовать этот холод.
Соберись, тряпка!
— Наруто-кун, прошу, не бойся. Ты не исчезнешь, никто не исчезнет, обещаю, — Хината улыбается, и от ее голоса какое-то тепло распространяется по моему дрожащему телу.
Я решился, верно? Меня влечёт к ней, к её милому голосу, к её тянущейся руке. Черт, что со мной?
Я аккуратно ступаю и слышу, как хрустит снег. Вдох и выдох. Я уверенно, но медленно иду вперед, к Хинате. Она все ещё тянет ко мне руку, а её улыбка — как стимул идти дальше и не сдаваться. Снежинки плавно и как-то чарующе падают вниз, танцуя сказочный вальс. Я протягиваю руку и на нее приземляется это снежное чудо, мгновенно тая. Я улыбаюсь и даже не замечаю, как оказываюсь рядом с Хинатой. Все это время она стояла на месте и ждала меня. Она была рядом и вместе со мной боролась с моей фобией.
— Тебе страшно?
— Не совсем, — улыбаюсь я. Нет, я не лгу. Ни Хината, ни я не исчезли. Конечно, все это я осознавал, но не мог из-за страха воспринимать, накручивая самые ужасные последствия. Но оставлять на снегу следы, видеть, как изо рта выходит клубок пара, после бесследно исчезает — это как-то волшебно.
Все это время снег ассоциировался у меня с одиночеством. Наверно, потому что в это время года одиночество пожирало меня. Я был одинок. Очень долгое время. Но теперь… Я чувствую свободу, словно птица, парящая в голубом небе.
Во мне заиграла та детская радость, которая возникает при виде первого снега. Сейчас я ощущаю себя шестилетним ребенком: хочется бегать и весело кричать, радуясь падающим снежинкам.