Лис по-прежнему был кошмаром Наруто — вечно близким и вместе с тем всегда неожиданным. Дедушка только вздыхал и качал головой, а вот Нагато молчать не собирался. Не желающий и дальше занимать слишком ответственный, слишком энергозатратный пост главы стаи, опасающийся за жизнь племянника, он избрал тактику, которая никак не подходила в этой ситуации: он постоянно действовал Узумаки на нервы, постоянно напоминал о необходимости бороться, постоянно упрекал и царапал презрительными и насмешливыми фразами. Вполне закономерно, что вымотанному Лисом и уставшему от постоянного страха Наруто ужасно хотелось врезать ему повторно. Он даже порывался съехать обратно к Джирайе, но дедушка был категорически против. Он только позволил опекуну навестить Узумаки. — Не могу я так больше! Даже с друзьями не пообщаться... С Хинатой... Это напряжение просто невыносимо. Мне нужен твой совет. Наруто вновь сидел на подоконнике. За прошедшие дни он почти полностью поменял обстановку в комнате, но иногда думал, что это бессмысленно: он даже спать умудрялся, рискуя упасть на асфальт. Джирайя, с комфортом растянувшийся на кровати, в ответ только вздохнул. Его хорошее настроение явно не располагало к серьёзным разговорам, но опекун никогда не бросал Узумаки. — Ну что ты от меня хочешь? Я так считаю: расскажи ей правду, а там посмотрим. Если поверит, то простит; если нет, то зачем нужна девушка, которая тебе не доверяет? Напиши там... Или лично пообщайтесь... Узумаки хмыкнул. До этого он сам додумался бы; вопрос заключался скорее в том, как обуздать Лиса. С другой стороны, Джирайя, наверное, прав. Не проще ли будет бороться, зная, что рядом есть еще один верящий человек?
***
Саске тоже мог бы облюбовать подоконник, его настроение как раз соответствовало этому. Но дом вампиров уходил под землю, над ней был только один этаж, отведенный для особых встреч. Все жили в тьме и холоде, и хотя это было вполне естественно, иногда не хватало возможности печально и пафосно смотреть в небо сквозь грязное стекло. Поэтому Учиха лежал на полу, глядя в беленый потолок. Вчера он так и не поговорил с братом. Горячая вода не успокоила растревоженную душу, и он долго просидел в ванной, молча глотая слезы, — Итачи не дождался его и ушел. Это не заботило вампира. Сейчас он думал о том, что жить так, как сейчас, невозможно. Боль — это ужасно романтично; ею можно упиваться, можно оправдываться; в конце концов, это даже приятно — бесконечно раздирать кровавые язвы ран ногтями и жалобно скулить. Но это тупик. Она не воскреснет, как бы ни плакал он о ней. Она говорила, что ей нравится его умение откровенно и честно выражать свои чувства, но что бы она сказала, узнав, что он на грани помешательства сейчас, а то и уже упал за нее? Наверное, не упрекнула бы даже. Зря. Он не может сделать почти ничего, и совсем ничего не сделает, если продолжит в том же духе. Он не найдет убийцу, если и дальше будет смотреть на мир сквозь плёнку печали, скрывающую даже очевидное. Он не забудет ее, конечно. Никогда не забудет. Он будет помнить ее яркой и веселой, озорной и светлой, разумной и верной. Она знала его чувствительным и романтичным, впечатлительным и нежным, смущающимся и радостным. Было бы преступлением поменяться. Она была бы несчастна, если бы знала, что это произошло из-за нее. А он не хочет ее расстраивать. Он обязательно станет прежним... И обязательно найдет виновника.
версия для печати
Дизайн
Главная
Твиттер
ВКонтакте
Почта
Правила и Политика
English
БорутоФан.ру
Александр Маркин
Анастасия Чекаленкова